…Отец мой, как же мне горько! Нет у меня братьев. Я просил их: будьте со мной в эту ночь – всего лишь одну ночь! – но все они спят, и нет никого, кто утер бы пот с моего лба. А он течет, и ест глаза, и падает горячими солеными каплями на землю.

Отец мой, как же мне горько! Вчера только тысячи шли за мной, и славили мое имя, и кричали «Алилуйа!», и бросали зеленые ветви мне под ноги… а завтра они пощадят убийцу только для того, чтобы я взошел на крест, и будут радоваться моим мукам и кричать: «Распни его! Распни!»

Отец мой, как же мне горько! Зачем ты подносишь эту чашу к моим губам? Боюсь боли, и боюсь смерти, но больше боли и смерти я боюсь, что муки будут бессмысленными и жертва – напрасной. Не ты ли сказал мне: «Они пойдут за тобой, если увидят в тебе мой лик». Но разве я не открыл им тебя, Отец? Я рассыпал твое царство тысячью цветов и наполнял вином в Кане Галилейской, я исцелял их и насыщал, я делился с ними хлебом и любовью. Разве этого мало, Отец? Если они не увидели тебя в радости - то как они увидят тебя в муке? Если они не узнали тебя в надежде – разве узнают они тебя в отчаянье?

Я знаю, Отец мой, ты послал меня, чтобы то, что было разорвано, вновь связалось. Но, боже, как же тяжел твой приговор! Капли пота моего горячи, как огонь, так, что прожигают и камни, и вопиют к тебе. А завтра кровь моя прольется за тебя, и гвозди пронзят ладони, и боль начнет крушить кости. Знаю, что ты хочешь от меня, но как мне вместить твое слово, и твое милосердие, и твою безжалостную любовь – они слишком огромны!

Прошу тебя, Отец мой, если только можно – пронеси мимо меня эту чашу! Они называют меня Мессией и думают, что я неуязвим… а я боюсь смерти и боли так же, как боится ее последний из человеков. Я, Иисус, сын божий…

…Господи, пощади!

Бог мой, ты послал мне вестника, вестника радости и сказал, что от чрева моего родится спасение всем людям. И – вот дитя, рожденное мною, плоть от моей плоти и кровь от моей крови. Бог мой, ты дал слово мне в сердце, а я в ответ принесла тебе дар, но, скажи – почему теперь ты хочешь убить его? Ибо сын мой будет завтра поруган, и распят, и умрет.

Господи, пощади!

Бог мой, я знаю, что семя, чтобы принести плод, должно упасть в землю и умереть. Но колосу не больно ронять его, а мне, господин, скорбь пронзает сердце, словно копье. Почему за грехи многих должен умереть один? Разве не было бы справедливей, если бы каждый сам искупал свою вину? Если твое милосердие касается всех в этом мире, боже, почему оно не хочет коснуться меня и моего сына?

Господи, пощади!

Знаешь сам: от детства моя жизнь и душа принадлежат Тебе и не было жертвы, которую я не была бы готова принести для Тебя. Но от этой – последней – жертвы избавь меня, боже!

Ангел твой говорил, что наступит время, когда меня назовут Царицей Небесной. Но лучше мне быть последней из последних, чем видеть муки своего сына. Если только можно, боже, оставь меня просто женщиной! Марией, женой Иосифа, дочерью Давидовой…

…Господи, услышь меня! Отчаянье подступает ко мне и говорит, что Тебя – нет, потому что я зову Тебя – но Ты будто не слышишь, молю Тебя ответить – но Ты не отвечаешь, плачу – но Ты не спешишь осушить моих слез, погибаю – и никто не приходит мне на помощь.

Господи, услышь меня! И другой раз подступает ко мне отчаянье и говорит, что я слишком жалка для Тебя. Нет дороги, на которой я бы не оступилась и пропасти, в которую я бы не упала. Я предавала Тебя, и отрекалась Тебя, и теряла Тебя, и отказывалась исполнять Твою волю. В небеса твои я посылала проклятия, и ненависть жгла мое сердце. Я не знаю, что такое прощение, а значит – Ты тоже не простишь меня, боже.

Господи, услышь меня! И третий раз подступает ко мне отчаянье и говорит, что Ты даровал мне множество даров, но ныне они – иссякли. Ибо что толку давать свои дары тому, что одну половину из них – не видит, а вторую – расточает? Это все равно, что носить воду решетом, а не кувшином, и держать в саду дерево, не приносящее плодов. И потому, боже, нет мне в трудах - воздаяния, и от людей – любви, и от Тебя – милости.

Господи, услышь меня! Я думала, что за дверью, ведущей к Тебе, сначала клубится тьма – и боялась тьмы. Но за дверью, ведущей к Тебе – только свет. Я думала, что я боюсь тьмы – а я боюсь света. Тьма уютна, и даже кошмары, которые в ней таятся – привычны. А свет – безграничен. Я думала, что я боюсь рабства – а я боюсь свободы.

Я боюсь свободы, и строю вокруг себя стены, все выше и выше, все прочнее и прочнее, чтобы защитить себя от белых пушистых громад твоих облаков. А Ты плачешь в пещере Вифлеема, ибо ты – одинок. Сколько молений к Тебе, но кто услышит твою собственную молитву, мой бог?

…Словно стал луг, заросший густыми высокими травами, напоенный солнцем и ветром и где-то далеко в холмах, на грани слышимости, раздается чистый серебряный зов рога. Зов на битву. Кто ему внемлет?

…Отец мой, как же мне горько!

…Господи, пощади!

…Боже, услышь меня!

Молчанье.