Придут и скажут: «Вы ведете войну
с вечным врагом рода человеческого. Но иные враги вокруг вас,
и много поносящих и ненавидящих вас. Против людей обращен
ваш меч, и помыслы, и гневное слово. Что ж не следуете вы
словам вашего Учителя: «всякий, гневающийся на брата своего
напрасно, подлежит суду» и «любите врагов ваших»?
Ответим им: «Не вам судить нас. Но
для других – скажем. Отец наш зовет детей своих в небесный
сад, и двери широко распахнуты, и слуги посланы на все дороги,
звать каждого, кого встретят. Но Сатана приходит и слепит
людям глаза. Так, что не видят они дверей, и сада, и не слышат
небесных посланников. Так хоронят они божье слово на самом
дне своих сердец, а души их становятся могилами. И обращаются
люди из детей – в рабов. И не верят о Господе, что он – Любовь,
а знают только, что он – Страх.
А потом приступают они к тем, кого
Сатана не успел или не смог ослепить,
и не дают пройти в двери. Пятнают их зловонием своим,
и втаптывают в грязь чудесную розу. Потому дал нам отец наш
небесный меч – стоять на страже у тех дверей, чтобы всякий,
кто зван, мог в них пройти…
Вы ездите на игры – зачем? Только
не врите, что это такой вид отдыха – что, в соседнем лесу
не нашлось подходящей полянки для костра и шашлыков? Дивные,
каждому встречному-поперечному рассказывающие романтичные истории
про то, как они лежали у вод пробуждения, и суровые прагматики,
мрачно пьющие водку – зачем вам это все? Эти нелепые одежды,
доспехи, превратности дороги, неуют
палатки, дождь, слякоть или жара полигона, этот вечный строяк,
дежурства, грязные котлы и перепачканные золой руки, эти лихорадочные
мысли: «как здесь должен себя повести мой персонаж?», эти
разговоры о том, чего не было, нет, и не будет – зачем вам
это все? Вы приезжаете на игру, вы сражаетесь с ненастоящими
врагами ненастоящим оружием, куртуазно общаетесь и плетете
интриги, прикалываетесь и стебетесь,
пьете по вечерам вино, водку или пиво, умираете одним персонажем
и выходите другим – и все это до одного единственного мига,
когда душа распрямляется в полный рост и говорит: «Это правда.
Это небо, и эти звезды, и этот мир, и то, что эльфы жили в
Белерианде, бились с Морготом, черным
врагом, а потом ушли в Валинор,
и что Христос жил и дарил любовь, а затем был предан и распят.
Это все правда». И дверь распахивается
настежь, а Враг… а что он может сделать
живым? Вы, ездящие на игры, ответьте честно: «Вы хотите этого
мига?».
…А потом мы будем дружно над этим
смеяться. Ха-ха, как смешно, я так шугался
назгулов, а они такие милейшие люди! Ха-ха, с какой проникновенной
мордой я стоял на мессе, любой церковник
умер бы от зависти! Ха-ха, ты помнишь, как Гвиндор
висел на орочьей дыбе – ну просто
герой сопротивления! Мы будем смеяться… над всем, даже собственным
распятием. Мы будем смеяться, и дверь захлопнется с треском.
Я больше не могу так. Я не хочу убивать
чудо, упавшее ко мне в ладони. Если дивный – это тот, кто
смотрел в глаза ангелам и видел свет Валинора
– я хочу быть дивной. Если для того, чтобы войти в эти двери,
мне надо бросить все и начать жизнь сначала – я брошу все
и начну жизнь сначала.
Я хочу увидеть твое чудо. Я хочу встать
у этой двери. Я хочу стать твоим мечом, и отделять свет от
тьмы, и истинное от ложного, и бытие
от пустоты и бездны. Я хочу обрести братьев и сидеть с ними
и с тобой за одним столом. Я хочу любить, и спасать, и иметь
силу звать в твои чертоги.
…Мы сталкиваемся в коридоре, вот так,
пробегом, на несколько минут.
- Когда вы уезжаете?
- Сегодня вечером.
- Это… еще будет?
- Да. Наверное. Когда встретимся.
- Тогда до встречи.
Я поворачиваюсь, зажав в кулак собственное
сердце, а за спиной медленно затихает эхо шагов. Что у нас
было? Две встречи и несколько часов разговора. Можно его описывать…
долго, только это бесполезно. Тут важнее не о чем, а как.
Я ведь не глючу: там не было масок
– только души. Если б ты знал, как я хочу этому верить!
- Это… еще будет?
- Да. Наверное. Когда встретимся.
Лысеющий человек идет по дорожке аллеи.
Он занимается лингвистикой и читает лекции в университете.
А в перерывах между работой пишет странные книги. Его спрашивают:
«Что вы хотели сказать своим произведением?», а он отвечает
о своих эльфах так, словно они жили в соседнем городе, да
вот, давно уехали. Я завидую тебе – ты плакал над этими строчками,
а я всего лишь восхитилась хорошо придуманным миром. О, это
не единственный пример!
Про наш собственный мир мы знаем все
и не питаем особых иллюзий. Он достаточно гнусен,
чтобы долго об этом говорить. Но мы привыкли к нему и уже
не замечаем, что играем собой и друг другом как куклами, дергая
за веревочки и нажимая на кнопки. А о том, что можно по-другому,
мы даже не мечтаем. Мы не мечтаем о невозможном,
а сны… это просто сны. Того, кто скажет нам, что был в другом
мире, мире золотых звезд, или, хотя бы, видел его отблеск,
мы полезем убивать. Не лги мне, человек, что ты был ангелом,
и белые сияющие крылья бились за твоими плечами! Не лги мне об эльфах и светлом Валиноре!
Не лги! Не говори ни слова, их слишком больно слушать! Если
хотя бы на миг поверить, что все это и правда есть – как мне
быть дальше?! Не говори мне ничего, не трави
душу мечтой о невозможном, я потеряю покой, я буду вспоминать
то, чего не было и рваться к нему так, как умирающий от жажды
рвется к глотку воды. Молчи, прошу тебя! Но ты смотришь
на меня живыми глазами, и моя маска плавится и стекает с лица.
В тот мир ведет чудо, и сначала оно
светло. Там, где мы еще верим в сказки, в
сны приходит единорог, а наяву можно идти по лесу и знать,
что за следующим деревом ты увидишь эльфа. Когда нам по дешевке
всучивают реальность, а, собрат мой по несчастью, скажи? В
какой миг в наши сердца входит страх, и мы начинаем бояться
быть искренними друг с другом?
Я больше не могу так. Я не хочу тебя
бояться. Я не хочу просчитывать каждый свой шаг и каждое свое
слово, чтобы, не дай бог, не залезть куда-нибудь не туда,
чуть дальше, чем принято. Я не хочу судорожно соображать,
как бы так половчее состроить тебе глазки, чтобы ты послал
меня не сразу, а чуть погодя. Я не хочу врать тебе в глаза,
болтая о вещах, которые мне нафиг
не сдались, и молча о том, что мне действительно дорого. Я…
я боюсь. Я боюсь открывать тебе свою душу, боюсь твоей насмешки,
и твоего равнодушия, и твоей ненависти. А больше всего я боюсь,
что однажды мы будем рядом и скажем друг другу правду, а потом… а потом начнем смеяться. Ха-ха, ты помнишь, как мы в
прошлый раз изливали друг другу душу, ну просто эльфы и эротика!
Я… я больше не могу так. Я не стану тебя бояться. Я лучше
рискну быть искренной.
Однажды мне приснился сон. Замок,
оставшийся с тех еще времен, а сейчас пустой, естественно.
А мы бегали по нему и играли в какую-то
простенькую ролевку. Так, на пару
часов. Постепенно народу надоедало, и он отправлялся есть.
Так что в конце концов осталось только три человека: я и еще двое
парней. Парни бегали за мной, они изображали из себя захватчиков,
а я – несчастную жертву. Догнали. Один из них картинно прижал
к моему горлу свой меч. Мы стояли в живописных позах, довольные
собой и друг другом, а потом… а потом замерли. Потому что меч перестал быть деревянным.
В волоске от горла дрожала полоска холодной, остро заточенной
стали, и с нее мне в лицо заглядывала смерть. Настоящая смерть.
Мы поняли это одновременно, все трое. Мы не говорили ни слова,
просто стояли и смотрели друг другу в глаза. Настоящая смерть.
Настоящая жизнь. Потом парень, державший меч, очень медленно
и осторожно отвел свою руку в сторону и вниз. Мы еще раз переглянулись
и пошли. Мы знали, что отныне навсегда связаны. Мы знали,
что больше не сможем играть – никогда. А еще мы знали, что
за еще один такой миг отдадим все.
Я больше не могу так. Игровая семья
на три дня, братство и верность по расписанию, «ищу подругу
жизни на ближайший игровой сезон» и прочие прелести жизни.
Я не хочу любить «по игре». Я… я хочу настоящего. Если это
брат и у него беда – то надо срываться за пол страны и ехать.
Простите меня, но я не могу верить в игрового бога. Если он
есть, то он – есть. Везде.
А что игра? Может, кто-то и сумеет,
сидя в лесу на пне «тихо сам с собою» изображать из себя эльфа.
Или рыцаря. Или монаха. Лично я не вижу в этом смысла. Зажженный
светильник не ставят под кровать, кому ему там светить, пробегающим
мимо тараканам? Но и другое верно: огонь, который никому не нужен, гаснет сам по
себе. Это все очередная метафора, а суть сводится к одному:
я жду пути и братьев, которым не смогу не отдать себя до конца.
Тех братьев, которые рискнут пойти вместе со мною. И тоже
до конца, хотя для каждого это и будет означать свое. Путь
и – спасение. А еще я жду встречи, за которой не последует
прощания. Потому что на Монсальвате
не бывает ни смерти, ни разлук…